В доме на углу Ковенского переулка и Надеждинской улицы (сегодня улица Маяковского) с 1926 по 1941 год жил Даниил Иванович Хармс. Выдающийся поэт и признанный мастер детской литературы.
Наиболее подробное описание жилища Хармса (относящееся к 1935 году) можно найти в воспоминаниях Бориса Семенова: «Комната Хармса имела такой же необычный вид, как и облик хозяина. Входя сюда, вы попадали в особый климат. В этой комнате все пропиталось давно устоявшейся смесью запахов, где к приторному запаху трубочного табака примешался дух столярного клея и вкусный запах кожи: может быть, от корешков книг — так пахло в старину в лавочках букинистов… Да ко всему еще, несколько освоившись, вы различали терпкий запах духов, особенно любимых хозяйкой дома. Комната широка и просторна. Слева, поближе к окну, стояла монументальная фисгармония. К ней притулилась высокая этажерка, неизвестно как державшая на своих бамбуковых плечах тяжкий груз нотных альбомов, музыкальных сборников… На книжных полках Даниила Ивановича хранились редкие издания, были среди них и настоящие уникумы. Книгам не хватало места, они гнездились без всякого порядка где попало: на полках вдоль стен, на подоконниках, на столе и под столом, среди хрустальных флаконов на ночном столице Были всевозможные словари и справочники, произведения Лукиана, Овидия; книги, посвященные оккультным наукам, самоучители хиромантии и френологии, оракулы, письмовники, поваренные книги… Рядом с домашним лечебником XVIII в. стоял справочник таксидермиста, и вы начинали напряженно вспоминать: что за наука — таксидермия… К „Флорентийским чтениям“ Леонардо примыкал Мартын Задека — толкователь снов. <…> Пушкин стоял у Даниила Ивановича под рукой, в одном из лучших советских изданий — в белых картонных переплетах… Стены комнаты были увешаны окантованными лубочными картинками. Но здесь красовались не те народные лубки восемнадцатого века, что украшают квартиры артистов и студии художников. Совсем наоборот это были наивно-глуповатые олеографии конца прошлого века. Во всех этих картинках, изображавших „всерьез“ библейские события, вызывала неудержимый смех невольная пародийность, масса нелепостей, натужное старание подделаться под образцы исторической живописи. Жилье Хармса было электрифицировано с большой изобретательностью. Он гордился созданной им новинкой и, говоря с вами, обходил комнату, поминутно щелкая незаметно устроенными выключателями. И в каждом уголке — над письменным столом, в простенке меж окон, внутри стеллажей — всюду вспыхивали новые и новые лампочки. А над широкой тахтой (там располагалась вечно мерзнущая шемаханская красавица Марина, жена Даниила Ивановича) можно было зажечь сразу три-четыре лампочки в разноцветных колпачках… И когда напоследок над обеденным столом наливался лимонно-желтым светом атласный абажур, похожий на монгольфьер, иллюминация была в полном блеске и вся комната феерически преображалась, становилась неправдоподобно нарядной и праздничной…».